Неточные совпадения
— «Людей, говорит, моего класса, которые принимают эту философию истории как
истину обязательную и для них, я, говорит, считаю ду-ра-ка-ми, даже — предателями по неразумию их, потому что неоспоримый закон подлинной истории — эксплоатация сил природы и сил человека, и чем беспощаднее насилие — тем
выше культура». Каково, а? А там — закоренелые либералы были…
— Ваш гимн красоте очень красноречив, cousin, — сказала Вера, выслушав с улыбкой, — запишите его и отошлите Беловодовой. Вы говорите, что она «
выше мира». Может быть, в ее красоте есть мудрость. В моей нет. Если мудрость состоит, по вашим словам, в том, чтоб с этими правилами и
истинами проходить жизнь, то я…
Сила и польза ставятся
выше духа и
истины.
Нет ничего
выше искания
Истины и любви к ней.
Для духовной общности людей
высокой ступени раскрывается
истина, которая есть трансцендирование объективного, вернее объективированного мира.
— Людмила Андреевна! — сказал он, торжественно протягивая ей руку, — я предлагаю вам свою руку, возьмите ее? Это рука честного человека, который бодро поведет вас по пути жизни в те
высокие сферы, в которых безраздельно царят
истина, добро и красота. Будемте муж и жена перед Богом и людьми!
Я активно участвовал в спорах в Pontigny и в «Union pour la vérité» [«Союз
истины» (фр.).] и должен сказать, что наши русские споры были
выше и глубже.
Спасти от бесплодия и вырождения современную мистику можно только радикальным осознанием той
истины, что мистика религиозная и церковная
выше и полнее мистики нерелигиозной и нецерковной.
Однако философские открытия, которые я делал, чрезвычайно льстили моему самолюбию: я часто воображал себя великим человеком, открывающим для блага всего человечества новые
истины, и с гордым сознанием своего достоинства смотрел на остальных смертных; но, странно, приходя в столкновение с этими смертными, я робел перед каждым, и чем
выше ставил себя в собственном мнении, тем менее был способен с другими не только выказывать сознание собственного достоинства, но не мог даже привыкнуть не стыдиться за каждое свое самое простое слово и движение.
Поэтому переход от «знамени» к спиритизму, редстокизму и к исповеданию таких
истин, как"уши
выше лба не растут"или"терпение все преодолевает", вовсе не так неестественно, как это кажется с первого взгляда…
И потому никакое улучшение положения людей невозможно до тех пор, пока люди будут притворяться, т. е. сами от себя скрывать
истину, до тех пор, пока не признают того, что единение их, а потому и благо их возможно только в
истине, и потому не будут ставить
выше всего другого признание и исповедание
истины, той
истины, которая открылась им.
Какое
высокое понимание
истины сердцем!
И интересно, мы теперь совсем не можем знать, что, собственно, будет считаться
высоким, важным и что жалким, смешным. Разве открытие Коперника или, положим, Колумба не казалось в первое время ненужным, смешным, а какой-нибудь пустой вздор, написанный чудаком, не казался
истиной? И может статься, что наша теперешняя жизнь, с которой мы так миримся, будет со временем казаться странной, неудобной, неумной, недостаточно чистой, быть может, даже грешной…
Истина не нужна была ему, и он не искал ее, его совесть, околдованная пороком и ложью, спала или молчала; он, как чужой или нанятый с другой планеты, но участвовал в общей жизни людей, был равнодушен к их страданиям, идеям, религиям, знаниям, исканиям, борьбе, он не сказал людям ни одного доброго слова, не написал ни одной полезной, непошлой строчки, не сделал людям ни на один грош, а только ел их хлеб, пил их вино, увозил их жен, жил их мыслями и, чтобы оправдать свою презренную, паразитную жизнь перед ними и самим собой, всегда старался придавать себе такой вид, как будто он
выше и лучше их.
— Наконец, — продолжали мы, — если в трудные минуты жизни мы жаждем утешения, то где же мы ищем его, как не в
высоких идеях добра, красоты и
истины? Ужели и это не объясняет достаточно, какое значение, какую цену имеет добро?
Они не могут понять, что
истина не зависит от личности трудящихся, что они только органы развивающейся
истины; они не могут никак постигнуть ее
высокое объективное достоинство; им все кажется, что это субъективные помыслы и капризы.
— И с мудрецами храма, — говорил Ларион, — как дитя, беседовал Христос, оттого и показался им
выше их в простой мудрости своей. Ты, Мотя, помни это и старайся сохранить в душе детское твоё во всю жизнь, ибо в нём —
истина!
Они стремились к
истине, желали добра, их пленяло все прекрасное; но
выше всего был для них принцип.
Все эти
высокие, хотя далеко не новые,
истины беспрестанно пересыпались, разумеется, не менее основательными рассуждениями о том, что просвещение лучше невежества, что уменье танцевать и маршировать не составляет еще истинной образованности, и т. п.
— Что может быть
выше призвания апостольского?.. С живым словом в душе, с пламенною верой, с пламенной любовью ко всему человечеству и к каждому человеку идет он в общество людей. Для их блага переносит гонения и страдания; в их души, не отверстые
истине, зароняет слово веры — и какое наслаждение, когда слово не погибнет — разовьется. Сильно живое слово, ничто не остановит его; тщетно земной человек противудействует своему спасению. Оно увлечет его.
В разделении
истин на низкие и
высокие опять отражалось, разумеется, влияние старой риторической школы, допускавшей еще и средние
истины, так же точно, как допускала она
высокий, средний и низкий слог.
Начало это, поднимаясь
выше местного и временного, содержит несомненную
истину и вечную правду.
Хотя предметы веры, без всякого сомнения, находятся вне круга нашего разумения,
выше его, однако разум и по отношению к ним имеет такое важное значение, что мы без него обойтись никак не можем. Он исполняет как бы назначение цензора, который, допуская из области веры
выше разума стоящую, то есть метафизическую,
истину, отрицает всякую мнимую
истину, которая противоречит разуму.
Кто не питает отвращения к тому самолюбию, которое заставляет его ставить себя
выше всего в мире, тот вполне ослеплен потому что ничто так не противоречит справедливости и
истине, как такое мнение о себе. Это ложно само в себе, потому что нельзя быть
выше всего в мире, и, кроме того, и несправедливо, так как все требуют себе того же.
Рассуждая же в восходящем направлении (ανιόντες), скажем, что она не есть душа, или ум, не имеет ни фантазии, ни представления, ни слова, ни разумения; не высказывается и не мыслится; не есть число, или строй, или величина, или малость, или равенство, или неравенство, или сходство, или несходство; она не стоит и не движется, не покоится и не имеет силы, не есть сила или свет; не живет и не есть жизнь; не сущность, не вечность и не время; не может быть доступна мышлению; не ведение, не
истина; не царство и не мудрость; не единое, не единство (ένότης), не божество, не благость, не дух, как мы понимаем; не отцовство, не сыновство, вообще ничто из ведомого нам или другим сущего, не есть что-либо из не сущего или сущего, и сущее не знает ее как такового (ουδέ τα οντά γινώσκει αυτόν ή αΰθή εστίν), и она не знает сущего как такового; и она не имеет слова (ουδέ λόγος αυτής εστίν), ни имени, ни знания; ни тьма, ни свет; ни заблуждение, ни
истина; вообще не есть ни утверждение (θέσις), ни отрицание (αφαίρεσις); делая относительно нее положительные и отрицательные высказывания (των μετ αύτη'ν θέσεις καί οίραιρε'σεις ποιούντες), мы не полагаем и не отрицаем ее самой; ибо совершенная единая причина
выше всякого положения, и начало, превосходящее совершенно отрешенное от всего (абсолютное) и для всего недоступное, остается превыше всякого отрицания» (καί υπέρ πασαν αφαίρεσιν ή υπεροχή των πάντων απλώς οίπολελυμένου και έιε' κείνα των όλων) (de mystica theologia, cap.
Ведь как ни прекрасно то и другое, знание и
истина, но ты справедливо рассудишь, почитая иное и еще прекраснейшим: природу блага надо почитать еще
выше.
Сила веры, ее, так сказать, гениальность измеряется именно той степенью объективности, какую в ней получает религиозно открываемая
истина: такая вера призывается двигать горами, от нее требуется свою объективность религиозной
истины ставить
выше объективности эмпирического знания, которое говорит, что гора неподвижна: crede ad absurdum [Верь до абсурда (лат.)], таков постулат веры.
«Все формы,
выше рассмотренные: чувство, представление, могут, конечно, иметь содержанием
истину, но сами они не составляют истинной формы, которая необходима для истинного содержания.
Во имя любви к Богу можно пожертвовать любовью к ближнему, и это может выразиться в том, что в трагическом конфликте человек поставит любовь к
истине и правде
выше любви к ближнему.
Живая
Истина, живая Правда, живая Красота может стать
выше любви к ближнему, но не отвлеченная идея
истины, правды, красоты.
Христианская религия поставила человека
выше субботы, и этика творчества целиком принимает эту абсолютную
истину.
Пространственные символы «верха» и «низа», «
высокого» и «низкого» могут выражать абсолютные
истины нравственного и духовного порядка.
Как же попал в ходатаи Иоанн-младой? Отвага и тут помогла Хабару. С первым просветом зари он явился к нему и рассказал все, как было на пиру деспота. Призваны для проверки его слов малютка дьяк, боярин, возражавший Андрею Фомичу, двое боярских детей и лекарь Антон. Все подтвердили
истину. Мы видели, что прямодушный,
высокий характер наследника русского стола умел воспользоваться показаниями любимца своего и призванных свидетелей и твердо стать на защиту
истины и благородного подвига.
— Ты сделал для меня более: научил меня
истинам высоким, заставил меня гнушаться моих преступлений и полюбить добродетель и указал изгнаннику отечество как цель, к которой я должен был стремиться.
Он научил меня
истинам высоким, раскрыл для меня таинства природы, обошел со мною рука с рукой весь мир, заставил полюбить великие образцы Греции и Рима — одним словом, показал мне человека, каков он был и есть, и человечество, как оно будет некогда.
Но если нет
Истины и нет Смысла, то остается один лишь
высокий мотив — сострадание к массе людской, желание дать ей бессмысленное счастье в краткий миг земной жизни.
Оставить семью, родину, все заботы о мирских благах для того, чтобы не прилепляясь ни к чему, ходить в посконном рубище, под чужим именем с места на место, не делая вреда людям, и молясь за них, молясь и за тех, которые гонят, и за тех, которые покровительствуют:
выше этой
истины и жизни нет
истины и жизни!»
Как бы мне ни хотелось представить моим читателям декабрьского героя
выше всех слабостей, ради
истины должен признаться, что Петр Иваныч особенно тщательно брился, чесался и смотрелся в зеркало.
Но это требование может нравственно импонировать лишь в устах тех писателей, которые блюдут высшее достоинство слова и мысли, которые
истину и правду ставят
выше каких-либо интересов.